— А поподробнее можно? — я решил не трогать прошлое Обресковой и сосредоточится на текущем деле. Захочет — сама потом расскажет. — Вроде же все улики есть. Надо ловить эту тварь.

— В том и дело, что по сути улик нет, — грустно ухмыльнулась Юлия. — Только твои слова. Пацан молчит, как рыба об лёд, ни слова не вытянешь. Пробили его по базе — родителей нет. Усыновлён родной бабкой пять лет назад. По документам выходит, той самой, которая на тебя кинулась. Краткий опрос соседей показал, что изменений в поведении никто не заметил. Сегодня, когда пошла с внуком на праздник, разговаривала со многими, ничего необычного никто не заметил. Подмену, конечно, отметать нельзя, но мой опыт говорит, что она если и была, то очень давно.

— И пять лет дух жил с ребёнком и даже не попытался его сожрать? — я недоверчиво уставился на куратора. — Да и при усыновлении проверка должна же быть обязательно. И социальные службы тоже. У нас же там отделение есть.

— Вот и я про то же, — кивнула девушка. — А ещё на месте вашей драки маятник не показывает никаких эманаций. На пацане что-то есть, но очень слабым фоном. А главное, что направленность установить не получается. Это вполне может быть случайное воздействие духа, тем более что живут они в частном секторе, а там, сам знаешь, и домовые, и дворовые, короче, каждой твари по паре на квадратный метр.

— И чем это грозит? — я уже понял, что дело оказалось далеко не такое простое. — Я же видел эту бабку. Надо её просто найти и поймать, и все вопросы сами собой отпадут.

— А кто это будет делать? — вздохнула Юлия. — У бюро нет причин открывать дело. Тут скорее тебя будут пытаться привлечь к ответственности за нападение. Ничего, конечно, не получится, нет тела — нет дела, как говорится, но нервы помотать могут.

— И что теперь, всё бросить и забыть? — в душе поднялась волна злости. — Там жеребёнок был! И неизвестно, что она эти пять лет с ним делала! Нет эманаций! Как будто маятник — панацея! Вон у нас тоже эманаций не было, а потом целый патриарх вылез!

— К сожалению, бюро — это государственная структура и, как любая другая, подвержена бюрократии, — тяжело вздохнула Обрескова. — Но ещё хуже, что она создана не только помогать людям, но и контролировать одарённых. Нас боятся не меньше, чем потусторонних тварей, как бы ни было обидно это слышать. И именно поэтому в бюро такой вес имеет фракция неодарённых. Они считают, что технический прогресс в итоге может заменить нас. И больше полагаются на результаты разных экспертиз, чем на слово одарённого.

— Боятся, — я горько усмехнулся. — Мы их защищаем, рискуем жизнью, а они нас боятся.

— Справедливости ради должна заметить, — успокаивающе похлопала меня по плечу Юлия, — есть за что. Дары богов опасны для носителя. Всегда есть шанс стать ренегатом, особенно если гнаться за силой. А в твоём случае вообще превратиться в монстра, такие случаи бывали. Мы постоянно общаемся с потусторонним, и оно влияет на нас.

— Как у Ницше? Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. — я всё-таки пытался учиться и даже что-то помнил. — А если долго смотреть в бездну, бездна начинает смотреть на тебя?

— Самое забавное, что писал он это для обычных людей, — чуть улыбнулась Обресокова. — Мы же всегда идём по краю. И должны помнить об этом каждую секунду. Поэтому и существует бюро, которое постоянно контролирует нас. Это уступка обществу, попытка развеять страх.

— Я понял. Но тогда что будем делать? Просто забыть об этой странной бабке я не могу. Что кикимора, что лихо — опасные твари. И если они научились мимикрировать под человека, да ещё так, что их невозможно засечь штатными средствами — мы в большой заднице.

— Согласна, — кивнула куратор. — Но и задействовать возможности бюро мы не можем. Значит, придётся работать самим.

— Ну, я как раз свободен, — я оскалился во все тридцать два зуба. — И даже не до пятницы, а на целый месяц. Так что могу заняться.

— Тор, ты меня в могилу свести хочешь? — Юлия окатила меня нечитаемым взглядом. — С твоим-то умением вляпываться во всякое дерьмо, ты собираешься гоняться за неуловимой тварью? Ну уж нет! Сидишь дома и никуда не лезешь, понял?! Или договорюсь и закрою тебя в стационаре до полного излечения.

— Воу, воу, полегше! — я выставил вперёд ладони. — Нормально же общались, чё ты начинаешь. Я уже в полном порядке… ну ладно, почти. Но ведь и не собираюсь бегать и драться со всеми подряд. Нам для начала надо вообще найти эту бабку или хоть какие-то зацепки, чтобы бюро начало расследование. Разве нет?

— Да, верно, — Обрескова прищурилась, с подозрением глядя на меня. — Кто ты и что сделал с Тором? Не мог наш пустоголовый молотобоец сам до такого додуматься.

— Вот сейчас было обидно, — я отвернулся. — Можно подумать, я прям такой тупой. Да, бывает, ляпну чего, но всегда извиняюсь.

— А пора бы уже не ляпать, — зло одёрнула меня Юлия. — И думать, что делаешь. Ты сфотографировал старуху — молодец, а почему видеозапись не запустил, когда за ней пошёл? Я вам тысячу раз говорила, видеофиксация каждого шага. Каждого, понимаешь? Сделай ты это, сейчас было бы основание завести дело. И тебя не таскали бы ни полиция, ни бюро. Бестолочь.

— Блин, ну мой косяк, но чего драться-то? — я почесал голову, звенящую после подзатыльника. — К тому же бить больного…

— Так ты только что мне затирал, что здоров, — Обрескова подозрительно прищурилась. — Выходит, врал?

— Не, не не, — я быстро замотал головой, — так и есть. Здоровее всех живых. Или как там правильно.

— Ладно, хватит юродствовать, давай серьёзно, — вернулась на деловой стиль куратор. — Ты уверен, что хочешь ввязаться в это дело? Судя по всему, тут можно ничего не найти, зато огрести по полной программе. За тобой и так повышенный надзор из-за непонятного таланта и убийства зверобога, и любой косяк раздуют до неимоверных размеров.

— Да, я уверен, — я твёрдо посмотрел в глаза девушке. — Если бы эта тварь была одна — плюнул бы. Написал рапорт, и пусть дальше инспекторы ищут. Но ребёнок — это уже серьёзно. Неизвестно, что она с ним делала. Я пока полицию ждал, присмотрелся к нему — пацан какой-то малахольный совсем. И зашуганный по самое не балуйся.

— Дети — это аргумент, — кивнула Юлия. — Я тебя понимаю. Хорошо. Я даю тебе добро на личное расследование и прикрою, если что, но с одним условием. Ты именно ищешь улики, а не геройствуешь. Если что — сразу вызываешь боевиков. Если они задерживаются — сидишь и ждёшь. Не прёшься напролом, не таранишь машиной, как патриарха, а тихонько дожидаешься помощи и наблюдаешь, как работают профессионалы. Ферштейн?

— То есть, если я пообещаю, ты мне поверишь? — я скептически скривился. — Кто ты и куда дела нашего куратора? Юлия бы никогда не повелась на такой откровенный бред.

— Один — один, — кивнула Обрескова. — Но я серьёзно.

— Я тоже, — отступать я не собирался. — Торжественно обещаю не лезть на рожон и, если что, звать подмогу. Но, если будет стоять вопрос жизни и смерти, тогда извини. Мне плевать на статус героя, и с голой жопой на саблю я кидаться не собираюсь, но в случае чего буду драться насмерть.

— Думаю, большего мне от тебя не добиться, — куратор вернулась к своему привычному хладнокровному виду. — И то хлеб. Давай отвезу тебя в общагу. Девочки дежурство уже закончили и тоже вернулись. Кстати, давно хотела спросить, ты действительно хочешь из своих машин сделать рейдовые? Идея отличная, броневик группе будет очень кстати, да и круизёр твой тоже шикарно модернизировали, но не жалко?

— Так для себя же стараюсь, — я улыбнулся. — Чем лучше оснащена команда, тем надёжнее. А сейчас с приходом Матвея и Беллы так и вовсе без второй машины не обойтись. Кстати, благодарю, что смогла их к нам затащить. Я уже тебе это говорил, но скажу ещё не раз.

— И снова не за что, — отмахнулась Юлия. — Я и сама считаю, что нам с ними действительно повезло. Такие таланты на дороге не валяются. Голеенищевы, правда, подали на нас жалобу, но это мелочи. Ничего им не обломится. Эта хитрая скотина захотела оформить уход Бенедетти как обмен. Мол, поменяли её на Катю. Но та сразу им дулю скрутила. Кстати, случись это раньше, Милорадовичи вполне могли бы пойти на такой ход, но сейчас без вариантов.